Старший магистр все так же продолжал стоять на своем  месте, недвижимый и спокойный, казалось, что он совершенно прогружен в себя и для него не существует внешнего мира. Ни резкие надрывные крики чаек, ни бранная ругань матросов, ни грохот бочек с водой и солониной, ни приход леди Костэйн, ничто не смогло вывести Ирра из состояния, в котором он застыл. Факт прибытия спутницы, ее легкий подъем по трапу, словно на борт взлетела пушинка, сотканная из темных нитей одежд и светлого полотна лика и тонких рук, был отмечен Амастафером, но никак не обозначен. Ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь чуть скрылись на секунду под веками глаза, словно мужчина прятал их от солнца, пытаясь восстановить четкость зрения.
Для старшего магистра присутствие на борту сестры по ордену означало лишь одно - теперь они могут отплыть и уже ничто не заставит их задержаться в этом месте.
Жажда знаний, попытки докопаться до истинной сути вещей уже начинали разрывать его изнутри, но огонь этот еще не разгорелся достаточно сильно и взгляд мужчины был тусклым и равнодушным.
Отовсюду слышались последние команды, матросы снова резво забегали по палубе, и Ирру пришлось покинуть сове место, чтобы не усложнять людям работу. Сделал он это не для того чтобы облегчить кому-то участь, а лишь по той же причине, по какой несколькими минутами ранее было отмечено присутствие Орлы - они наконец уберутся из этого места, чтобы взять курс на Ферелден.
Конечно, если представилась такая возможность, Амастафер скорее согласился бы на верховую прогулку с караваном, даже притом, что в седле держался он не ахти. Но в таком случае их путешествие растянулось бы на многие месяцы, и путь пролег через Орлей, который вряд ли сильно обрадовался двум путникам, принадлежащим к знатным родам Неварры. Может быть, в одиночку и удалось провернуть такой трюк, но старший магистр был не один.
Мужчина нахмурился. Снова он вернулся мыслями к леди Костэйн. Уже второй раз за несколько часов. И больше всего его раздражало то, что Ирр не мог понять, что сильнее всего ему не нравится. То, что с ним направили политическую интриганку, совершенно не приспособленную к сложной изыскательской деятельности или то, что она была настолько живой, что это бросалось в глаза не только ему, но и всем окружающим их людям.
За своими размышлениями Амастафер совершенно не заметил того, что корабль спокойно покинул устье реки и теперь, благодаря попутному ветру, быстро набирал ход. Ветер стал порывистее и, наконец, ушел ненавистный прогорклый запах несвежей рыбы, который преследовал магистра все то время, пока корабль был пришвартован к причалу.
Вместе с ощущением свободы фиктивной, конечно, но от этого не менее прекрасной, пришло чувство легкости, а спустя пару минут и ощущение того, что собственные ноги перестают его слушаться.
С удивлением обнаружив у себя такую реакцию организма, Ирр вцепился в фальшборт руками так, что побелели костяшки пальцев, стараясь при этом сохранять как прежде невозмутимый вид. Глядя на море, катящее свои воды мимо борта корабля, а иногда набегающие на него, мужчина почувствовал, как сердце застучало сильнее, и перед глазами все поплыло.
Ступая на борт корабля, старший магистр предполагал возможное возникновение морской болезни, но не думал, что она догонит его так быстро. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов и приведя свой организм в относительную собранность, Амастафер поймал за руку ближайшего матроса и попросил показать ему его каюту.
Спустившись под верхнюю палубу по прочной, но скрипящей лестнице Ирр оказался в одной из небольших кают, обустроенных специально для вынужденных гостей корабля. Стребовав с моряка графин с водой, мужчина запер дверь, запретив любые попытки к нему войти, и лег на узкую жесткую кровать, крепившуюся к стене.
Несколько долгих секунд старший магистр смотрел в потолок. Изъеденные короедом, потемневшие от времени и соли балки, нагоняли дурноту, но Ирру нужна была отправная точка для того, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце и начать читать литанию замедления метаболизма.
Потекли долгие минуты, а с ними и часы, когда мужчина, не отрывая взгляда от одной точки, постепенно усмирял ток жизни в своем организме. Вот сердце стало стучать все медленнее и тише, кровь почти остановила свой ток и теперь ползла по венам и капиллярам, словно ленивый муравей, забывший, где его дом. Дыхание уже совсем неслышимое и легкое теперь можно было заметить, лишь поднеся близко к губам зеркало. Время как будто замедлило бег, замерло как муха в липкой паутине, дернулось раз и совсем остановилось.