Для Рейчел подобные приемы были не то чтобы  обыденностью, но данностью это уж точно. Она привыкла к тому, что с самого утра ее расталкивали, заставляя подняться с постели, бегали и суетились вокруг девушки, наматывая такие круги, что ускорься служанки еще не немного, точно бы создавали небольшие вихри.
Хотя подобная суета была не только вокруг нее. Весь дом, обычно находящийся в полудреме, с завешенными тяжелыми гардинами окнами, преображался. Окна распахивались, давая солнечному свету ворваться даже в самые дальние уголки, слуги с утроенной силой вычищали каждый угол. У ворот можно было услышать,  как подъезжают повозки, тащащие в себе все то, что обязано было насытить гостей и довести тех до пьяного состояния. Отец не любил на подобных приемах открывать свои собственные винные запасы – собственник внутри него говорил, что лучше заплатить, нежели отдавать что-то, что принадлежит ему. Мать тоже носилась по дому – вот кто был инициатором подобных торжеств. Привыкшая, что жизнь должна идти шумно, она до сих пор не отказывает себе в этом, убеждая своего мужа, что чем шикарнее прием, тем сильнее ее благоверного будут уважать в обществе. Особенно сегодня, особенно в этот день, когда  их небольшую семью должен почтить сам наместник, который не особо часто показывал носа  из своего кабинета.
Неудивительно, что ажиотаж в доме был дикий и с самого утра Рейчел не дали толком насладиться ее сновидениями, в которых было все только самое прекрасное. Яркий солнечный свет слишком резко ворвался в комнату через раздернутые шторы, заставляя поморщиться, а беспрерывное щебетание над ухом там и просило схватить гувернантку и приморозить той рот. К сожалению, а может ли к счастью, в этот же момент вошел наставник и не дал Крамер исполнить задуманное, одним только взглядом предотвращая любую возможность девушки к протесту. Наверное, один из немногих авторитетов в ее жизни, он мог, при желании, вертеть той как хочет, разве что только не собирался этого делать. Лишь только заставил подняться с кровати и напомнил, что все происходящее есть ее прямая обязанность.
Уж лучше уголь в шахтах разгружать чем это, честно. Высидеть три часа перед зеркалом, пока над твоим лицом и волосами извращаются в самой жуткой форме, заплетая и завивая, крася и напудривая. Словно собираясь сделать из нее абсолютно другого человека. Да и платье, которое внесли после, хоть и сверкало красиво со стороны, на самом деле неудобно впивалось в кожу, заставляя чувствовать зуд по всему телу и желание непрерывно чесаться. Но настоящая дама не должна так делать, а потому приходилось терпеть и изредка ежится. Ну и конечно же любимая безделица всех домочадцев – фамильное колье, которое мать подарила ей еще год назад. Красивое, настолько, насколько девушка вообще понимала хоть какие-то представления о красоте, оно сверкало всеми своими гранями, в попадавших лучах света и было самым чудесным, что девушка видела в своей жизни. А потому носила она его с гордостью, с той самой, когда начинаешь вытягивать шею, чтобы все лучше рассмотрели, какая красота предстает перед наблюдавшими.
Для своих шестнадцати лет Рейчел считала себя уже достаточно взрослой, чтобы красоваться перед другими. Вполне возможно это осознавали и родители, при разговоре с другими постоянно ссылаясь на то, насколько их девочка выросла и на сколько еще она похорошеет с возрастом. Вполне возможно, что это осознавал и наставник, и именно потому неустанно следил за девочкой, издали рассматривая каждого, кто подходил к ней или же просто наблюдал. Особенно тщательно он уделял внимание тем, кто так или иначе был приближен к церкви. Внутренние тараканы ее учителя заставляли считать каждого, кто слишком часто поминает Создателя, храмовником во плоти.
Хотя сама Рейчел так не считала и, когда торжество началось, лишь только мило улыбалась гостям, приветствуя их в доме родителей. В своем доме. Мысли о том, что через какое-то время это все может стать ее по праву, немного пугали. Особенно пугала возможность передачи повадок ее родителей, которые, по уверениям самой Рейчел, не особенно так волновались о ней, скорее о том, какую пользу она принесет им  в обществе и как покажет себя.
Перебирая в руках кружева собственного платья, Рейчел старалась улыбаться как можно шире, отвечать как можно вежливее, стоять как можно больше прямо, быть очаровательной, насколько это позволяла ситуация и чувствовать спиной, как неустанно за ней следит весь зал. Это было некомфортно, но это было ее обыденностью. Ее данностью.